70-летний егерь в лесу услышал плач малыша из сугроба. Раскопал и не смог поверить своим глазам…
Мартовское солнце ещё не прогревало землю, но снег начал сдаваться — подтаивал, оседал, трещал под тяжёлыми ботинками. Егерь Николай Петрович шел своей привычной тропой, проверяя кормушки для зверей. Он был на пенсии уже десять лет, но лес — это не работа. Это дом.
Он уже собирался свернуть к избушке, когда где-то в стороне, почти у оврага, услышал тонкий, жалобный звук. Показалось. Он остановился. Прислушался. И снова — тоненький, дрожащий… плач?
— Да не может быть… — пробормотал он и шагнул в сторону.
Под деревьями лежал неразрытый сугроб, и откуда-то снизу доносилось это отчаянное всхлипывание. Николай Петрович кинулся раскапывать руками. Сердце грохотало, как в молодости, — вдруг зверь, вдруг раненый кто… Но уже через минуту он наткнулся на что-то мягкое — одеяло.
Он сдёрнул его, и… внутри, весь покрасневший от холода, лежал младенец. Настоящий, живой, плачущий — синие губки, кулачки сжаты. Николай Петрович на секунду застыл — не мог поверить своим глазам.
Малыш. Один. В лесу.
Он завернул его в куртку и прижал к груди. Тот почти сразу затих. Николай закричал так, что эхо ушло далеко в чащу:
— Эй! Люди! Тут ребёнок!
Но в ответ — только тишина.
Позже всё было как в тумане: он бежал в избушку, топил печку, звонил участковому, сжимал тёплую кружку и смотрел, как малыш засыпает в корзине у огня.
Оказалось, мать оставила ребёнка — девушка из соседнего села. Сказала: не справилась, не знала, что делать, просто ушла и… ушла.
Мальчик выжил. Врачи удивлялись, как он не замёрз — но Николай Петрович знал: лес хранит тех, кто ему не враг.
Малыша потом отдали в приют, но Николай не мог его забыть. Он навещал, приносил игрушки, варенье, книги. А через полгода подал документы на опеку.
Теперь в его доме два портрета на полке: пожилой мужчина в егерской форме и мальчишка с веснушками, в вязаном свитере.
— Нашёлся ты у меня в сугробе, — усмехается Николай Петрович, укрывая сына на ночь. — А будто всю жизнь тут жил.
Прошли годы. Мальчика назвали Егором — по отцу Николая Петровича. Старик ни разу не пожалел о своём решении. Егор рос тихим, вдумчивым. Он не бегал с планшетом, не требовал модных игрушек. Ему было интересно слушать про медвежьи тропы, учиться определять по следам, кто и когда проходил.
А зимой, в день, когда его когда-то нашли в сугробе, они вдвоём ходили в лес — как память, как ритуал. Останавливались у того самого места.
— Холодно было? — спрашивал Егор, не глядя.
— Не помнишь, что ли? — поддразнивал дед. — Ещё как. Но ты упрямый, как и сейчас. Жить захотел — и выжил.
Соседи поначалу шептались. Кто-то жалел старика: «На старости лет, да с грудничком…» А он только рукой махал.
— Я и сам не знал, что в душе у меня пусто, — говорил он однажды знакомому. — Пока этот малыш не закричал из сугроба. Как будто меня кто-то обратно к жизни позвал.
Когда Егору исполнилось восемнадцать, он решил поступать в лесной колледж. Не потому, что нужно. А потому что «иначе никак».
— А может, в город? — осторожно спросил Николай Петрович, хоть и знал ответ.
— Нет, — улыбнулся парень. — Мой лес, мой дом. Ты меня тут нашёл — значит, и остаться должен здесь.
Сейчас Егерь — уже Егор. А Николай Петрович стал дедушкой не только по духу, но и по статусу — у Егора недавно родилась дочь.
И каждую весну, в марте, уже трое — старик, сын и внучка — идут в лес.
К тому самому месту.
Где когда-то из-под снега прозвучал первый крик. И началась новая жизнь.
В тот день снег таял особенно быстро. Воздух был наполнен влажным запахом земли и дымом от далёких костров.
Николай Петрович шагал медленно, но уверенно. Справа — Егор, слева — маленькая Варя, его внучка. Она держала деда за руку — крепко, будто боялась отпустить.
— Вот тут, — сказал старик, остановившись у ели. — Прямо здесь я тебя выкопал, сын. И себя тоже. Только тогда понял, зачем мне жить.
Молчали. Лес дышал вокруг, как живое существо.
— А ты тогда испугался? — спросила вдруг Варя.
— Нет, — улыбнулся Николай Петрович. — Знал, что не зря услышал. Иногда человеку дают второй шанс. Вот ты, например, — третий. После тебя и дед снова стал молодым.
Девочка рассмеялась. А старик вдруг понял — внуки не держатся за нас. Они идут дальше. Но память остаётся, как тропинка в лесу.
Через пару месяцев Николай Петрович не стало. Тихо, во сне. В своём доме, рядом с фотографиями, где он держит Егора, а потом — Варю.
А через год в лесу, у ели, появился небольшой деревянный указатель. На нём было выжжено:
«Здесь началась новая жизнь»
И каждый март сюда приходят люди: кто просто постоять, кто — вспомнить, кто — сказать спасибо. Потому что добро, однажды выкопанное из сугроба, не умирает.
Оно продолжает жить. В сердцах. В руках. В лесу.
